Мельничанский Григорий Натанович
Мельничанский Г. Н. (1886—1937; автобиография). — Род. 6-го июня 1886 г. в мещанской семье в гор. Бобринце Херсонской губ., в Елисаветградском уезде (ныне Зиновьевском).
Отец — из мещан, не приспособившийся к торговле, временами жил мелкими доходами от сдачи в аренду части дома и лавки, временами работал мелким служащим.
В 1905 г. он эмигрировал с семьей в Америку и стал рабочим-обойщиком и маляром.
В детские годы я проявлял большую драчливость и бойкость и в наказание за таковую, за дружбу с уличными мальчишками, детьми рабочих ремесленников, и за "нежелание учиться" был отдан 11-ти лет в ученье к часовщику по условию на 3 года. 14-ти лет кончил ученье, получил свидетельство подмастерья и оставил родной город. Во время ученья у часовщика слыхал о студенческих волнениях, крестьянских порках, об аресте и ссылке студентов-бобринчан, в том числе и Льва Давыдовича Бронштейна (Троцкого); родители его жили недалеко от Бобринца и еженедельно наезжали в наш город. Вокруг всех этих событий создавались легенды, передаваемые шепотком.
На меня все эти рассказы произвели большое впечатление.
Большое впечатление на меня также производили частые набеги на нашу квартиру полицейских и судейских приставов, описывавших и продававших с молотка время от времени всякий хлам, так как отец не отличался аккуратностью при выплате долговых обязательств и налогов.
Очень рано пристрастился к чтению, ночами напролет зачитывался рассказами из французской революции, книги доставал по тому времени содержательные и влияющие на развитие фантазии и создававшие осадок неудовлетворенности окружающими условиями.
Чтением моим никто не руководил, читал беспорядочно то, что доставал.
По окончании учебы переехал в поисках работы в Елисаветград (Зиновьевск), проходил несколько месяцев без работы и законтрактовался в Кривой Рог, где подвергался возмутительной эксплуатации.
Надо считать, что обстановка Кривого Рога окончательно повлияла на дальнейшее формирование моего революционного настроения.
Работал я с 6—7 другими подмастерьями от зари до глубокой ночи, жил на хозяйской квартире и там же харчевался.
Квартирой служил пол мастерской, который после 12 часов ночи превращался в общую спальню.
Харчевали нас так, что были всегда голодны.
Кроме "харчей и квартиры", я получал 3 рубля в месяц. Так как хозяин-еврей был "религиозен", то суббота служила выходным днем, но и этот день нас держали под опекой.
Помимо этих условий моей работы, Кривой Рог — центр горнорабочих, шахт по добыванию руды, где я видел, наблюдал жизнь шахтеров, с одной стороны, и жизнь их хозяев — с другой.
Это также немало влияло на мое настроение.
Там я впервые познакомился с ссыльными, от них впервые получил для прочтения пару прокламаций и книжку Толстого "Неужели так надо". Я очень быстро, после 2—3 месяцев работы, взбунтовался против условий труда, повел агитацию среди остальных товарищей, и мы насели на хозяина с требованием изменения условий.
После изменения их к лучшему мне пришлось оставить свой паспорт на память хозяину и уехать из Кривого Рога. Это относится к середине 1901 г. Проходив опять без работы, я потом таковую получил в маленьком местечке Богополь, смежном со ст. Голта (теперь Первомайское).
Там связался с приезжающими учащимися, с рабочими железнодорожных мастерских, получал от них прокламации, прочитывал, пытался сам писать их, пытался написать рассказ призывника, направленный против военщины и взяточничества; тогда не было ни рабкоров, ни внимательного отношения к таким попыткам — и я сжег его. Много в это время читал и вел весьма примитивную агитацию среди ремесленников и рабочих самочинно, в одиночку.
Часто сражался с сионистами, которые пользовались влиянием среди еврейских ремесленных рабочих.
Осенью 1902 г. во время поездки в Николаев Херсонской губернии, где провел несколько недель и куда имел адреса, я формально связался с организацией РСДРП, получил литературу и связи с Елисаветградом и вернулся на работу в Богополь.
Поддерживал связь с Елисаветградом, получал оттуда литературу.
В 1903 г. руководил целым рядом мелких стачек пекарей, портных, кузнецов.
Получаемую время от времени литературу из Елисаветграда распространял, провел несколько массовок портных, кузнецов, а осенью — среди призывников.
Во избежание начавшегося преследования со стороны хозяев и полиции уехал в Елисаветград, затем в Николаев.
В Николаеве моя квартира была использована как склад, место для явок и собраний, сам я занимался агитацией и после целого ряда провалов должен был уехать.
После работал опять в Елисаветградской организации, затем в Кременчуге.
Осенью 1904 г. получил первое тюремное крещение в Кременчуге — был арестован, привлечен к суду Харьковской судебной палаты, после 3-х месяцев одиночного заключения был выпущен под надзор полиции до суда. От надзора полиции я сразу ушел — перешел на нелегальное положение и с тех пор ни разу не жил легально в царской России.
Работал в целом ряде городов юга, организовал распространение литературы в эшелонах, едущих на Дальний Восток и обратно во время Японской войны, принимал участие в Потемкинских событиях в Одессе, работал в центрально-промышленном районе Сибири.
Второй раз был арестован, нелегальный, в Керчи, был предварительно избит до полусмерти черной сотней, выпущен до окончания следствия под надзор, ушел из-под надзора, переменив паспорт, и уехал опять в Одессу.
Принимал активное участие в октябрьских событиях, организовывал профсоюзы, от них же был избран в Одесский совет рабочих депутатов.
Был арестован в декабре 1905 г., судился военно-окружным судом за принадлежность к партии и, как член Одесского совета, был осужден на поселение (открыл свою фамилию только на суде), был сослан в Тобольский уезд Тобольской губернии, откуда на второй день бежал в Сормово.
В Сормове работал недолго нелегально на заводе, после одного провала переехал в Кунавино, откуда был избран членом Нижегородского комитета, проводил кампанию выборов во 2-ю Думу и кампанию смешанных комиссий.
После нескольких месяцев работы и получения сведений, что одесская полиция опубликовала меня убитым (в одном неизвестном убитом анархисте опознали меня), я вернулся на юг в Одессу, затем в Николаев, где был арестован на общегородской конференции по выборам на Лондонский съезд партии под именем Ивана Гусева.
Был приговорен административно к 3 месяцам тюрьмы и к высылке за снятием военного положения.
Незадолго до отправки этапа мой паспорт был раскрыт, я отказался назвать себя — меня перевели, как бродягу, на уголовное положение.
При помощи друзей с воли мне удалось устроить, чтобы при предъявлении моей карточки знакомым и родственникам на родине они бы меня по ней не признали, а признали бы по ней моего брата Бориса, жившего уже тогда в Америке.
Эта операция удалась, и меня под именем моего брата отправили в Вятскую губернию, откуда я через две недели, при попытке арестовать меня за агитацию среди крестьян, бежал пешком в Казань и пробрался оттуда в Нижний.
В Нижнем в это время организация была разбита, мне пришлось поселиться в харчевне на Бурлаковской пристани у родных моего товарища — Анардович.
Работать пришлось в открытую; перевыборы в 3-ю Думу, организовал съезд уполномоченных по выборам; через 5—6 недель работы нагрянула полиция и арестовала меня, я сразу назвался бежавшим из административной ссылки из Вятки, под именем, под которым был выслан из Николаева.
После восьмимесячной сидки меня сослали в Обдорск Тобольской губ. на 3 года. Оттуда я сразу бежал, пробрался по Оби и Иртышу в Тобольск, затем в Тюмень.
Здесь задержался работой в местной организации, ездил на Урал, издавали газету "Тюменский Рабочий", которая обслуживала Урал и Сибирь.
После 5 месяцев работы вся организация провалилась (было не то 2, не то 3 провокатора), сидел опять под именем брата, был судим и осужден на поселение.
На этот раз ссылали в Преображенскую волость Киренского уезда Иркутской губ. Так как я следовал последней осенней этапной ленской партией, то, чтобы не остаться в ссылке на зиму, бежал с пути из Чечуйска, откуда пешком пробрался в Киренск, а оттуда последним пароходом пробрался дальше.
Из Иркутска проехал в Елисаветград, там ушел от погони полиции, которая меня опознала.
Издерганный арестами побегами, эмигрировал в конце 1910 г. в Америку.
В Америке сразу вошел в активную работу, принял участие в организиции и редактировании газеты "Нового Мира", принял участие в организации русской федерации социалистической партии, организовывал русские отделы тред-юнионов, принимал активное участие в руководстве целого ряда стачек, сам организовал и руководил несколькими стачками.
В связи с этой работой подвергался 4 раза кратковременным арестам.
В марте 1917 года, после получения первой телеграммы о Февральской революции, организовал возвращение на родину первой партии в 40 человек политэмигрантов, в которую входил и сам. В Галифаксе (Канада), при опросе пассажиров, был снят с парохода и взят англичанами в плен вместе с Троцким и Чудновским.
Вернулся в Россию после освобождения из плена 4 мая 1917 г. Мои первые связи с партией по фракционной линии были с меньшевиками не потому, чтобы я особенно сильно в первые годы разбирался в разногласиях.
Как рабочему активнику мне теоретически проработать свое мировоззрение не удавалось, как активнику весьма подвижному и энергичному мне для этого и возможности не давали.
Более ясно начал разбираться в разногласиях в 1905 г. во время октябрьских событий; так, несмотря на призыв одесского комитета к пассивности во время постройки баррикад, я принимал активное участие в их постройке и в сражениях на них. Принимал активное участие в знаменитой в Одессе борьбе за "примиренчество" обеих фракций.
Во время спора о "рабочем съезде" выступал противником его, во время спора об использовании легальных возможностей, о роли профсоюзов, работая в подполье и в профсоюзах, поддерживал линию большевиков.
В полосу ликвидаторства резко выступал против ликвидаторов, работая активно в подпольной организации большевиков (Нижний Новгород, Тюмень).
С фракцией меньшевиков, ее лидерами в центре я персонально не был связан, дисциплиной их себя не связывал.
В Америке занимал по отношению к России примиренческую линию, в американском движении боролся с оппортунизмом, с адвокатским социализмом, свойственным американским сторонникам II Интернационала.
В 1914 г., при объявлении империалистической войны, работая в Миннеаполисе, будучи оторван от русских социал-демократов, выступил с первых же дней против войны, против немецких соц.-демократов и русских меньшевиков.
Разыгравшиеся события не давали сидеть вдали; бросил работу и по пути обратно в Нью-Йорк останавливался в каждом городе, где выступал на митингах и собраниях против войны. По приезде в Ленинград сразу же связался с ЦК РКП и отдал себя в распоряжение партии.
Работал в Финляндии, Донбассе, затем в Москве, будучи связан с Советами партийной, но главным образом профсоюзной работой.
В Октябрьские дни был членом военно-революционного комитета в Москве как представитель профсоюзов.
До Октября работал с июля в Московском союзе металлистов, секретарем областного комитета металлистов Центрального Промышленного района.
После Октября — секретарем, а затем председателем Московского губ. совета проф. союзов, секретарем ВЦСПС, членом президиума Моссовета, членом исполнительного комитета МК РКП, членом ЦИК. С 1918 г. по 1920 г. был членом Совета Обороны от ВЦСПС. Недолгое время был на военной работе, в настояще время член президиума ВЦСПС и МГСПС, член ЦИК и исполн. бюро Профинтерна. [В 1926—29 председатель ЦК профсоюза текстильщиков.
В 1929—31 член Президиума ВСНХ. В 1931—34 член Президиума Госплана СССР, член коллегии Наркомата РКИ. В 1934—36 председатель Комитета по изобретательству при СТО. В 1925—30 кандидат в члены ЦК ВКП(б). Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.] {Гранат}
